Я почувствовал пинок в правое плечо и потянул правый рычаг управления, поворачивая танк за впередиидущим.
Мы уже втягивались в лесок, когда над головами показались крылатые крестоносцы. Самолетов было немного – десятка три, и они делали свое дело неторопливо, словно чувствуя свою безнаказанность. Первая группа бомбардировщиков уже опорожнила свои бомбовые отсеки над переправой, которую мы только что миновали, и уже вторая медленно накатывала с запада. По ним запоздало загавкали зенитки, потянулись в небо строчки трассирующих пулеметных очередей.
Мы спрятались под зелеными ветвями, боясь показать немецким пилотам свое местонахождение, и молились о чуде. Но этого пока не требовалось. Заглушив мотор, как мог, высунулся из водительского люка, глядя на небо над переправой. Немцы по одному не спеша вываливали свой тяжелый груз и так же по очереди поднимались вверх. Вот уже первые машины, освободившись от бомб, потянули к себе домой, когда предпоследний самолет из третьей группы наткнулся на ватное облачко от разрыва зенитного снаряда и скользнул к земле, оставляя за собой дымный след. Неужели? Я своими глазами увидел, как из него вывалились четыре черных комочка, над двумя из которых тут же раскрылись купола парашютов.
– Готов! – заорал Зайцев, по пояс высунувшийся из своего люка.
– Ура! – пронеслось по лесу дружное проявление радости. Но тут же смолкло. С запада подтягивалась новая группа самолетов. Правда, теперь это были не толстобрюхие «хейнкели», а машины поменьше. Увидев двухкилевое оперение, я определил их как сто десятые «мессеры». Но на самом деле это могли быть и какие-то другие, неведомые мне машины.
Подлетевшая группа отличалась от предыдущей не только типом и количеством самолетов, но и их поведением. Они принялись носиться вдоль дорог и сбрасывали при этом небольшие бомбы по обнаруженным целям, а сопровождавшие их, похожие на ос сто девятые «мессеры» активно обстреливали все, что шевелится. Уже после первого захода все любопытствующие, что пять минут назад, запрокинув голову, кучковались неподалеку от своих танков, исчезли как по мановению волшебной палочки. Нырнул в башню, тщательно прикрыв за собой люк, и наш лейтенант. Я вжал голову в плечи, ожидая попаданий.
Дум-ду-ду – как отбойным молотком прошлась по броне очередь немецкого истребителя. Как бы он не пробил нашу крышу! Все-таки пушка у него двадцать миллиметров, а крыша у нас – меньше десяти!
Бум! – расцвел впереди и слева разрыв небольшой бомбы. Потом со звоном прямо перед моим раскрытым люком упала сверху и покатилась по скошенной броне дымящаяся гильза крупнокалиберного пулемета, а может, и малокалиберной пушки. Кругом визжало, выло, грохотало, рушилось.
Ду-ду-дум, – вновь задел нас своей очередью истребитель, и все стихло.
На улице что-то орали, то и дело пробегали разные бойцы и командиры, а я никак не мог пошевелиться. Ноги внезапно сделались ватными.
Зайцев уже с кем-то собачился на улице, наш новый заряжающий ковырялся с радиостанцией, а я сидел, не в силах пошевелить своими мелко дрожащими руками и ногами. Да, находиться под ударом самолетов не просто страшно, но очень страшно: даже если ты прикрыт броней. Ибо броня сверху хреновая, и если истребитель будет пикировать более отвесно, то она не спасет даже от его слабенькой пушечки.
Дико хочется курить.
– Шаманов! Где ты, вражий сын! – донеслось с улицы.
– Я! – Дрожь в руках немного улеглась, и я начал выбираться из отделения управления.
– Ты чего такой белый? Ну-ка давай: одна нога здесь, другая там – беги к Коробкову, посмотри, что у него с движком.
– Есть! – Козырнув, выбрался из танка и потопал вдоль опушки леса, где стояли машины нашего батальона. Пятый по счету танк лениво дымил, и возле него суетились члены экипажа.
– Что случилось?
– Маслорадиатор пробило! – отозвался незнакомый танкист с «пилой» в петлицах.
– Да, отъездились вы, похоже, товарищ старшина!
– Боюсь, что да!
– А где коробковский танк-то?
– А вона за нами! У них после разрыва бонбы движок чего-то не заводится.
– Спасибо! Успехов вам, товарищ старшина!
Танк Коробкова, новенький БТ-7 с конической башней, но без радиостанции, стоял посреди густых кустов, почти полностью закрытый листвой от дороги. Крыша его моторного отделения была поднята и частично закрывала собой башню, тогда как задницы танкистов в синих комбинезонах торчали из раскрытых потрохов.
– Сашка, что тут у вас? – подергал я за синюю штанину.
Ноги зашевелились, над моторным отсеком появилось чумазое лицо в танкошлеме с выбившимся из-под него рыжим чубом.
– Леха, ты, что ли? Давай помогай, а то движок будто захлебнулся, мать его, и заводиться никак не хочет!
– Обожди! А чего вы делаете-то?
– Да хрен его знает. Вроде хлебнул двигатель газов от взрыва и заглох. Мы сняли фильтр и прокрутили вал, а он один хрен не заводится!
– Ну-ка, дай гляну!
Я взобрался на моторное отделение и посмотрел на двигатель в раскрытом отсеке. Что толку смотреть-то на него, это же эм-семнадцать, я в жизни никогда не видел таких! Стоп! Не видел или видел? Что-то мне вид карбюратора не нравится.
– Сашка, давай-ка лезь в карбюратор. Что-то он мне не нравится!
– Да что там с ним могло случиться-то?
– Вас ведь тряхнуло от взрыва?
– Ну да, еще как тряхнуло!
– Помнишь, у нас на учениях при столкновениях БТ карбюраторы захлебывались? Может, и сейчас что-то подобное случилось?
– А ведь верно! От сильного удара подача топлива иногда прекращалась. Что-то с поплавком было. Спасибо, Леха! Наверняка в нем проблема. Сейчас решим…